Becoming. Моя история  - Мишель Обама

Барак выиграл везде, кроме одного штата. За него голосовала молодежь, меньшинства и женщины, как и в 2008 году. Несмотря на попытки республиканцев помешать ему и его президентству, его курс все-таки одержал верх. Мы попросили у американцев разрешения продолжать работу – закончить ее на сильной ноте, – и мы получили его. Какое облегчение. Достаточно ли мы хороши? Да, достаточно.

Позже позвонил Митт Ромни, чтобы признать поражение. Мы нарядились и поднялись на сцену: мы вчетвером, много конфетти и радость от еще четырех лет.

После переизбрания появилась успокаивающая определенность. Нам дали еще немного времени для достижения целей, а значит, мы могли терпеливо ждать прогресса. Мы знали, что нас ждет в будущем, и я этому радовалась. Мы не меняли Саше и Малии школу; наши сотрудники оставались на своих рабочих местах; наши идеи все еще имели значение. И, что приятнее всего, по истечении четырех лет мы действительно со всем покончим. Больше никаких предвыборных кампаний, никаких стратегических сессий, опросов, дебатов или рейтингов – никогда. Наконец-то показался горизонт политической жизни.

Правда, будущее преподнесет нам сюрпризы – и радостные, и трагичные. Еще четыре года в Белом доме означали четыре года на первом плане в качестве живых символов, реагирующих на все происходящее в стране. Одна из центральных идей предвыборной кампании заключалась в том, что нам все еще хватает энергии и дисциплины для этой работы, нам хватает духу продолжать. И теперь в нашу сторону на всех парах неслось будущее – даже быстрее, чем мы предполагали.

Пять недель спустя в начальную школу «Сэнди Хук» в Ньютауне, штат Коннектикут, вошел вооруженный человек и принялся расстреливать детей. Едва я закончила произносить короткую речь через улицу от Белого дома, меня отвела в сторону Тина – рассказать о случившемся. Пока я произносила речь, в ее смартфоне и смартфонах ее коллег появлялись заголовки. Все пытались скрыть эмоции и ждали, пока я закончу.

Новость настолько ужасающая и печальная, что я едва могла понять, о чем Тина говорит.

Она сказала, что уже связалась с Западным крылом. Барак один в Овальном кабинете. «Он просит вас приехать, – сказала Тина. – Прямо сейчас».

Мой муж нуждался во мне. Это первый и единственный раз за все восемь лет, когда он попросил меня зайти в середине рабочего дня и мы оба перестроили расписания, чтобы поддержать друг друга. Обычно мы отделяли работу от дома, но трагедия в Ньютауне разбила все окна и снесла преграды – как у нас, так и у многих других людей.

Когда я вошла в Овальный кабинет, мы с Бараком молча обнялись. Сказать было нечего. Не осталось слов.

Немногие знают, что президент видит почти все. По крайней мере, у него есть доступ к любой информации, связанной с благосостоянием страны. Будучи любителем фактов, Барак всегда стремился знать как можно больше. Он старался создать обширную и детальную картину каждой ситуации – даже трагической, – чтобы отреагировать на нее. Он считал это частью своего долга, ради которого его и избрали, – смотреть, а не отводить взгляд; твердо стоять на ногах, когда остальные падают.

К тому времени, как я его увидела, Бараку уже расписали ужасное преступление в «Сэнди Хуке» во всех красках. Он слышал о лужах крови на полу кабинетов и о телах двадцати первоклассников и шести учителей, разорванных на части выстрелами из полуавтоматической винтовки. Его шок и отчаяние, конечно, не сравнятся с тем, что испытали спасатели, бросившиеся к зданию, чтобы эвакуировать выживших в бойне. Это ничто по сравнению с чувствами родителей, которые стояли на холоде снаружи в мучительном ожидании и молились, чтобы снова увидеть своего ребенка. И это ничто по сравнению с горем тех, кто ждал напрасно.

Но все же эти образы навсегда запечатлелись в сердце Барака. Я видела в его глазах: он разбит, в нем осталось мало веры. Он начал было описывать произошедшее, но потом остановился, чтобы избавить меня от лишней боли.

Как и я, Барак глубоко и искренне любит детей. Он прекрасный отец, он регулярно приводил детей на экскурсию в Овальный кабинет. Просил подержать младенцев. Светился от счастья всякий раз, когда приходил на школьную ярмарку знаний или молодежное спортивное мероприятие. Прошлой зимой, начав добровольно работать помощником тренера в «Гадюках», Сашиной сборной средней школы по баскетболу, Барак получил совершенно новый источник радости.

Близость к детям всегда делала его жизнь легче. Барак не хуже остальных знал, сколько надежд погребено вместе с этими двадцатью юными жизнями.

Твердо стоять на ногах после Ньютауна было, наверное, самой трудной задачей в его жизни. Когда Малия и Саша вернулись из школы, мы с Бараком встретили их в резиденции и крепко обняли, пытаясь скрыть, насколько все это время жаждали к ним прикоснуться. Было трудно понять, о чем говорить и о чем не говорить нашим дочерям. Родители по всей стране задавались тем же вопросом.

Позже Барак провел пресс-конференцию внизу, пытаясь подобрать слова, которые могли бы послужить нации хоть малейшим утешением. Он вытирал слезы перед бешено щелкающими камерами новостных телеканалов, понимая, что на самом деле утешения не существует. Президент мог лишь предложить людям решимость – которую, как он предполагал, поддержат граждане и законодатели по всей стране – предотвратить новые массовые убийства, приняв разумные законы о продаже оружия.

Я смотрела, как он выступал, но сама была не готова. За последние четыре года в роли первой леди я часто произносила слова утешения. Я молилась с теми, чьи дома уничтожил торнадо в Таскалусе, штат Алабама, разрушив целые улицы в одно мгновение, будто здания строили из спичек. Я обнимала мужчин, женщин и детей, потерявших близких во время войны в Афганистане, от рук экстремиста, расстрелявшего армейскую базу в Техасе, и из-за стрельбы на улицах рядом с их домами. В предыдущие четыре месяца я навещала переживших массовые расстрелы в кинотеатре в Колорадо и в сикхском храме в Висконсине. Это каждый раз меня опустошало. У истоков чужой боли я всегда старалась оставаться спокойной и открытой, чтобы служить опорой, внимательной и заботливой.

Но, когда Барак отправился в Ньютаун, чтобы выступить на молитвенном бдении, посвященном жертвам, через два дня после трагедии, я не смогла заставить себя присоединиться. Я не послужила бы никому опорой. Я была первой леди почти четыре года, и на этот срок пришлось слишком много убийств. Слишком много бессмысленных, предотвратимых смертей – и слишком мало действий. Я не понимала, как можно утешить родителей, чьих детей застрелили в школе.

Вместо этого, как и многие другие родители, я вцепилась в своих собственных дочерей в порыве страха и любви. Приближалось Рождество, и Сашу вместе с несколькими другими детьми пригласили присоединиться к московской балетной труппе для двух спектаклей «Щелкунчик», которые проходили в тот же день, что и поминальная служба в Ньютауне. Барак успел проскользнуть в задний ряд и посмотреть генеральный прогон перед отъездом в Коннектикут. Я пошла на вечернее шоу.

Балет оказался сверхъестественно прекрасным, как всегда и бывает с этой историей, с принцем в залитом лунным светом лесу и кружащимися сладостями. Саша играла мышь в черном трико с пушистыми ушами и хвостом. Она танцевала, пока расписные сани скользили по сверкающему искусственному снегу под нарастающие звуки симфонической музыки. Я не отводила от нее взгляда и радовалась всем своим существом. Саша стояла на сцене с блестящими глазами, будто не веря, ослепленная головокружительной сказочностью происходящего. Это действительно было нереально. И она была достаточно юна, чтобы хотя бы на мгновение полностью отдаться происходящему, позволив себе двигаться в этом раю, где никто не разговаривал, и все танцевали, и скоро должно было настать Рождество.